Сталинград. Ни шагу назад!

Приказ Ставки Верховного Главного Командования № 227 от 28 июля 1942 года известен в истории как приказ «Ни шагу назад!» Нельзя было дальше отступать и оставлять врагу нашу территорию, население, наше богатство, важные в экономическом отношении районы Дона, Кубани, Кавказа. Если бы это произошло, то немцы планировали выйти к Волге и, развивая удар на Север, обойти с Востока силы Красной Армии на центральном участке фронта, разгромить их ударом с тыла и захватить Москву. Поэтому главным для немецкого командования было овладение Сталинградом. А у нас, как рассказывают очевидцы тех событий, несмотря на героизм войск, были случаи растерянности, порой и паники, разгильдяйства и беспечности некоторых командиров и политработников, особенно после поражения и больших потерь наших войск в мае-июне 1942 года. И не закончилась еще, в должной мере, перестройка тыла. Враг имел значительное превосходство в живой силе и технике. Мы продолжали вести бои с фашизмом практически одни (обещанного союзниками второго фронта до сих пор открыто не было). Мы потеряли более 800 млн пудов хлеба в год и более 10 млн тонн металла. Отступать дальше значит загубить себя и нашу Родину. Удержать Сталинград во что бы то ни стало – вот основная суть этого приказа. Отсюда его высокая требовательность и к генералам, и к командирам, и к солдатам.

На защиту твердыни на Волге встал весь советский народ. 17 человек из Палеха стали участниками этого страшного сражения. Сейчас уже никого из них нет в живых, но в архиве «Призыва» остались воспоминания палешанина Петра Ефимовича Тювакина – солдата 17-й бригады 15 танкового корпуса 58 Армии, под Сталинградом – 13 бригады 4-го Сталинградского гвардейского корпуса.

23 июля 1941 года секретарь Палехского РК комсомола Н.И. Смирнова направила тридцать семь 17-летних парней в Вязники, в аэроклуб. Комиссию про-шли всего шесть человек: Петр Ефимович – один из первых. Проучились август-сентябрь и сразу полеты на знаменитых тогда У-2. К тому времени здесь уже было три аэродрома.

Когда стали эвакуировать правительство из Москвы, курсантов аэроклуба перевели на станцию Холмы. Расквартировали по частным домам. Умываться бегали за два километра, в овраг. Самолеты вскоре забрали для санитарной авиации. Поступил приказ: отпустить курсантов домой, в отпуск, до особого распоряжения.

– Шли по реке Клязьме, по льду и снегу, в шинелях, – вспоминает Петр Ефимович. – Хорошо еще, что сапоги кирзовые были утепленные.

В Юже переночевали и опять пешком. Дома встретили отец – Ефим Никифорович, мама – Наталья Петровна и сестры: Мария, Антонина, Зинаида. Отца, воевавшего в русской армии еще в империалистическую войну, в Красной – в гражданскую, взяли на службу в 1942 году в железнодорожную часть, а затем – в главснабминомет города Иваново, где ему и пришлось служить до конца войны. Женщины работали в колхозе.

В апреле 1942 отпуск закончился.

– Пришли в военкомат, – вспоминал ветеран. – Собралось там 250 человек. До Шуи добирались пешком. Никто нас тогда не сопровождал. Погрелись в Дорках и пошли дальше. До Шуи добрались благополучно, зашли к тетке переночевать, да и проспали. Поезд ушел, мы – в милицию, а там говорят: идите в военкомат. Но мы решили иначе. Увидели, что идет товарняк в сторону станции Новки (куда нам и было нужно), а там на перроне наши ребята сидят. Обрадовались!.. Наконец-то догнали своих. Тогда дисциплина была строгая, за дезертирство судили. Не разбирались: молодой ты или старый. В Новках разделили нас по группам. Мы, палешане, попали во Владимир. По шпалам прошагали 10 километров до лагеря на Клязьме. 26 дней нас муштровали, а затем отправили в артиллерийский полк. Меня же сразу определили в разведчики. Начали учить, как пользоваться биноклем, перископом, стереотрубой, как наблюдение вести... Все время мы пытались добиться отправки нас в аэроклуб.

Ответ был один: «Вы присягу приняли?.. Ваша часть теперь здесь!»

Как-то ночью подняли по тревоге и увезли. А сестра Зина меня в тот день навестить приехала, чтобы подкормить материнскими хлебами, и не застала.

Переправили нас через Оку в Рязанскую область и опять в лагеря. Кормили плохо. Товарищ предложил бежать на фронт. Но я не согласился: слишком опасно, поймают и накажут по всей строгости военного времени. Вместо фронта в тюрьму или штрафбат угодим. Вскоре нам выдали обмундирование. Мне досталась одежда слишком большого размера, а сержанту ростом под два метра – шинель по колено, пришлось обменяться с ним. Наше подразделение направили в город Белев, откуда до передовой рукой подать: уже были слышны разрывы снарядов.

Командир батареи младший лейтенант Бурундуков приказал: «Будешь у меня ординарцем». Приехали в Ясную Поляну. Двое суток простояли в лесу под дождем, ждали приказа, а затем нас отправили дальше. Белый Конь, Красный Конь, Синий Конь — деревни еще ближе к фронту. Уже стали слышны пулеметные очереди.

Направили как-то меня посыльным от штаба дивизиона в штаб бригады. Там пришлось прослужить 1,5 месяца связным. А затем – снова в свою батарею.

Еще воюя на Западном фронте, Петр Тювакин получил звание младшего сер-жанта. Там шли тяжелые бои, и от подразделения, где служил Петр Ефимович, осталось менее половины личного состава. Потрепанные в боях части отправили в тыл на переформирование, и вскоре наш земляк уже воевал под Сталинградом.

– После переправы через Волгу, – вспоминал ветеран, – прямо на немцев на-рвались. Два часа наш дивизион вел огонь по противнику, а немцы понтоны уже навели через реку. К счастью, к нам на помощь подоспела морская пехота, все «расквасили». На баржах переправляться начали, а немцы – бомбить. Многие тогда погибли либо утонули со всем снаряжением. Это было наше первое «купание» в Волге в октябре. Дали сухое белье, оделись, и нас заставили бегать, чтобы мы согрелись. Немцы подожгли баржу с нефтью и по Волге к нашей переправе пустили. Кто сумел – переправился, кто в воде так и сгорел. Батарея наша прошла Гавриловку, Варваровку и вышла на южные окраины Сталинграда. На станции Абганерово Аксай вышли к Дону, опять повернули на станции Жутов-1, Жутов-2. Немцев нигде нет. Как командир отделения взял двух связистов и пошел в разведку.

Около станции Зимовники зашли к хозяйке в дом, только поели – машины идут. Ба! Немцы!.. Мы в курятник. Фрицы раздеваются, умываются, и захотелось им курятинки. Один погнался за курицей по двору, а она – в курятник. Дверь раскрыл, а тут мы. Пришлось убрать. На наше счастье заработали «Катюши». Мы вылетели из укрытия и с криком «Ура!» на немцев. Те – врассыпную. Тут наша пехота подоспела вместе с ней ворвались снова в деревню...

Дальше развивали наступление по калмыцким степям. Воды нет. Дошли до реки Маныч: там меня ранило первый раз. Осколки от снаряда попали в плечо, руку, ногу. Отправили в госпиталь, который располагался в Зимовниковской школе. Вскоре меня направили на лечение в Ленинск. Пролежал там 3,5 месяца. Как-то сходил в клуб, знакомая библиотекарша и одежду принесла. Только встали в круг – патруль!.. Ночь переночевал в комендатуре, а утром к врачу «на ковер».

– На танцы захотел? Иди, воюй!

И на пересылку.

Неделю формировалась 5-я механизированная бригада, 4-ый Сталинградский гвардейский корпус, а затем – 13-ый под командованием генерал-лейтенанта П.И. Батова.

П.Е. Тювакина вновь назначили командиром отделения разведки...

Второй раз Петр Ефимович был ранен возле деревни Малиновка.

– Мы только начали рыть окоп под наблюдательный пункт, – рассказывал П.Е. Тювакин. – Видим: появились немцы, идут развернутым строем. Я не успел наклониться, как шальная пуля разворотила мне... рот. Чудом остался жив, наверное, благодаря материнским молитвам. Помнил все время ее наказ: в плен ни за что не сдавайся. Вгорячах сбежал в овраг, там – ручеек. Хотел воды напиться и не смог. Вижу: танки наши идут, выбежал и чуть не угодил под один из них, ведь раздавил бы как муху.

Танкисты подобрали солдата и повезли в санбат. А там столько раненых! Все кричат, помощи просят. Налетели вражеские самолеты и стали бомбить. Один снаряд угодил в крышу здания, где размещались раненые. Койка, на которой лежал Петр Ефимович, стояла у стены. Только благодаря этому он остался жив, остальные раненые все погибли.

– 18 июля 1943 года привезли меня в Свердловск Ворошиловградской области, – вспоминал ветеран. – Лежу на носилках. Какой-то раненый согнал меня, лег и тут же умер. Ко мне девушка подошла, наклонилась и спрашивает: «Ты-то жив?» Я написал на бумаге (говорить-то не мог), что да, что родом из Ивановской области. Она оказалась тоже из Иванова. Хотела напоить меня, вставила трубку, стала лить сок, а он не идет. Я бы море его выпил, так хотелось пить. Но...

Ночью Петра Ефимовича взяли на операцию, потом – в санитарный поезд и в Белую Калитву привезли. Там сутки пробыли и направили в Кисловодск, в санаторий ЦК, отделение «челюстников». Там ему довелось увидеть жену Черчилля, она приезжала с благотворительной миссией от общества «Красного Креста». Выписали сержанта Тювакина через 8,5 месяцев и послали в военное училище.

–Иду по станции Тихорецкая и слышу, кто-то ругается крепко, солено. Подхожу...

– Вася Лятов, ты ли это?!

– Петька!..

Пока разговаривали, полкотелка воды выпили.

Во Владикавказе, где Петр Ефимович проходил гарнизонную комиссию, увидев все его шрамы, дали III группу инвалидности — отправили домой. Доехал до Ростова, а там облава – дезертиров ловят. Погрузили всех в поезд и направили в Новочеркасск на шахту работать.

– Я в политотдел. Показал медицинское заключение, что не могу работать, да еще шахтером. Дали мне старый «Фордзон» (трактористы знают, что за машина).

Ремонтировал его месяц – ничего не получается. Дали старый ХТЗ.

Мой бригадир говорит: «Ты что, с ума сошел? Домой тебе надо». Я и рванул на поезд. Снова проверка, полковнику все рассказал. Человек оказался с понятием.

– Выпишите ему литер, – приказал он.

– Поехал на Егорьевск – Орехово-3уево и… к отцу в Иваново. Ночь у него переночевал, а там – доехал до Шуи на машине – до Пустоши. В темноте до Подолина дошел. До дома рукой подать. В полночь стучу в свой дом: «Мама, это я. Открывай».